Культура и общество

[Marcello]

Пресс-секретарь Роскомнадзора стал фигурантом дела о мошенничестве


Пресс-секретарь Роскомнадзора Вадим Ампелонский стал фигурантом дела о мошенничестве, сообщает издание vc.ru со ссылкой на источник, знакомый с ситуацией.

Подробности дела изданию неизвестны. Vc.ru пишет, что 10 октября в телеграм-канале «Опер слил» появилась информация об обысках в подведомственном Роскомнадзору предприятии «Главный радиочастотный центр».

Помимо Ампелонского по делу проходит, как пишет vc.ru, руководитель правового отдела Роскомнадзора Борис Едидин. Также изданию стало известно о деле против главы аппарата Роскомнадзора Александре Весельчакове.

Издание отмечает, что 5 октября Чертановский районный суд рассматривал вопрос о заключении В. В. Ампелонского под стражу и, согласно карточке на сайте суда, отклонил ходатайство.

По словам источника vc.ru, Ампелонский не выходит на работу уже неделю. «Медуза» позвонила чиновнику; в ответ прозвучало сообщение, что «номер не используется». В последние дни Ампелонский также не отвечал «Медузе» на сообщения в фейсбуке.


https://meduza.io/news/2017/10/11/vs...oshennichestve

[Marcello]

Дело "Роскомнадзора".Все подробности

https://meduza.io/feature/2017/10/12...se-podrobnosti

[Marcello]

vBulletin [media]

https://youtu.be/of2AX_PQi-s

Куклы.Путин.20 лет спустя

[Marcello]

Выборы по законам шоу

Финансист Андрей Мовчан о потешности предвыборной программы Собчак как шансе для российской демократии


Решение предложить Собчак баллотироваться удивляет точностью «попадания в тему»

Объявление Ксении Собчак о выдвижении своей кандидатуры на пост президента России явилось, пожалуй, наиболее ожидаемым событием последнего времени. Утечка информации о том, что кандидатом, назначенным для демократического меньшинства Кремлем, станет дочь самого известного в прошлом потенциального претендента на пост президента от демократов, прошла еще месяца два назад. Видимо, кто-то боялся, что не все сумеют без подсказки оценить красоту театральной постановки.

Решение предложить Собчак баллотироваться удивляет точностью «попадания в тему» – раньше за Кремлем такого не наблюдалось. Дочь демократа, демократ и даже член совета демократической оппозиции, демократический ведущий и участник вполне демократических шоу, красивая женщина и только что не «отличница и комсомолка», Ксения Анатольевна не только должна, но и может (должны были в свое время и Лужков, и Миронов, и Явлинский, и Прохоров, и многие еще, да не могли) быть настоящим либералом «из пробирки», демократом 999-й пробы, точным выразителем дистиллированных специально под шоу «Выборы» чаяний неких абстрактных демократов-западников.
В последнее время стратегия управления Россией все больше описывается именно словом «шоу», а у шоу свои законы. В частности, в телевизоре, для демонстрации окончательной победы всего хорошего (то есть нашего, государственного, патриотического, путинского) над всем плохим (то есть западным, демократическим, космополитическим, не путинским), в качестве дурно пахнущего, но необходимого ингредиента нужен или американец Майкл Бом, или украинец Вячеслав Ковтун, или даже оба вместе. Их жалкие попытки вставить слово, заглушаемые криками нашего большинства (а в последнее время останавливаемые мордобоем) как ничто другое символизируют безоговорочную победу добра над злом и приход царства стабильности.

Шоу «Выборы» предначертано, похоже, ничем не отличаться от своих телевизионных старших сестер – а значит, ему нужен истинный демократ, который должен наглядно показать российскому обществу и зарубежной общественности, как глубоко непопулярны у нас в России либерализм и демократия. Неудивительно, что в первом драфте своей программы (изложенной, в русской романтической манере, в виде письма) Ксения Собчак выступает западником до мозга костей, фактически создавая (вернее – компилируя) классический либеральный манифест. В этом смысле спорить с предложенными программными тезисами выпускнику Чикагской школы экономики совершенно невозможно – в них все выглядит правильным так, как только могут быть правильными выводы на страницах учебника.

Другой вопрос, что предлагаемая программа очень схематична, неполна, совершенно не отвечает на вопрос «как» (а по основным позициям есть подозрение что, с учетом российских реалий, единственный ответ на этот вопрос будет «никак»), да и ответы на вопрос «что» местами выглядят уж очень идеалистично. Ну как, например, приватизировать российские госкорпорации, когда у нас даже долю в «Роснефти» никто не хочет покупать, разве что только за деньги ВТБ? Или свободная экономика и (вдруг) с сильным социальным сектором – откуда что возьмется в стране, которая сегодня не может собрать и половины требуемых сумм пенсий? Что это за такая реформа судебной системы, которая обеспечит независимость судей? В чем будет заключаться налоговая реформа, стимулирующая предпринимательство, в стране с ненефтяным дефицитом бюджета в 10% ВВП?

Программа, конечно, не претендует ни на исполнение, ни на мобилизацию существенного электората – в ней напрочь отсутствуют популистские нотки, а ряд положений (например, отказ от пересмотра результатов приватизиции) побоялся вставлять в свою программу даже Алексей Навальный. Зато в ней есть малозаметные, но ценные мысли. «Регионы должны иметь право на собственные законодательные практики, не вступающие в прямое противоречие с федеральной Конституцией», - пишет кандидат в президенты Собчак. Федерализация как способ наименее болезненного перехода от нынешней авторитарной системы управления страной к чему-то более продуктивному незаслуженно мало упоминается авторами современных программ реформ, а между тем это, возможно, единственный реалистичный путь трансформации российской системы.
Забавно, но именно эту программу можно развивать и дорабатывать, превращая ее в серьезный документ, претендующий на реалистичность и эффективность, не оглядываясь ни на власть, ни на народ, – у Ксении Анатольевны есть преимущество и перед Путиным, и перед Навальным: от такой программы никто не будет ждать реализации, в таком кандидате никто не будет видеть угрозы. И, может быть, в этой «потешности» заключается какой-то шанс российской либеральной демократии на формирование и развитие собственного внутрироссийского политического института. В конце концов в России (да и в мире) иногда случалось, что потешное сегодня становилось настоящим завтра, как, например, «войско» Петра I.

«Я прошу вас о помощи. Я надеюсь и рассчитываю на нее», – завершает Ксения Анатольевна свое первое письмо. Я думаю, надо откликнуться на призыв – и не только из галантности. Пусть шанс на строительство реальной демократической силы в России и выглядит совсем призрачным, других у нас просто нет. И даже если шанс так и останется шансом, всем нам, по крайней мере, будет менее скучно смотреть очередное политическое шоу.
Автор – финансист, руководитель экономической программы Московского Центра Карнеги. Он же Морчан, он же Овчан*
----------

* - Указано по просьбе автора



https://www.vedomosti.ru/opinion/art...70403/normal/1

[Marcello]

Ожидание плохой новости. Чего на самом деле не хватает выборам-2018

Президентская кампания всегда проходила на фоне политической драмы. Как быть, если ее нет?

Наверняка все это помнят, но сейчас, за какие-то дни до выдвижения Владимира Путина на очередной президентский срок, все-таки стоит хотя бы конспективно повторить:

– 1995–96: победа коммунистов на выборах в Госдуму, угроза коммунистического реванша, консолидация всех лоялистских сил в политике и бизнесе, кампания «Голосуй или проиграешь», беспрецедентный общественный раскол, газета «Не дай Бог», инфаркты Ельцина, разгром группировки Коржакова, успех генерала Лебедя и Хасавюртский мир, завершивший первую чеченскую войну;

– 1999–2000: региональные элиты объединяются против Кремля в «Отечество», вторая чеченская война, Путин премьер, взрывы домов в Москве, Шойгу во главе «Единства», Доренко по телевизору, новогодняя отставка Ельцина, Путин и.о. президента;

– 2003–04: арест Ходорковского, отставка Александра Волошина, успех «Родины», Кремль против КПРФ, отставка Михаила Касьянова, неучастие Геннадия Зюганова и Владимира Жириновского в президентских выборах;

– 2007–08: ожидание преемника, «план Путина», враги «шакалят у посольств», конституционное большинство «Единой России», выдвижение Медведева, начало «тандема»;

– 2011–12: рокировка на съезде «Единой России», либералы за «нах-нах», Навальный «за любую другую партию», Болотная, замена Суркова на Володина, Уралвагонзавод, Поклонная, «умремте ж под Москвой»;

– 2017–18: ничего.

Здесь должен быть какой-то подвох. «Ничего» – это не ответ. Несколько поколений кремлевских чиновников создали традицию, в которой президентские выборы возможны только в условиях политической напряженности на грани полноценного кризиса, а обязательным условием должна быть невротизация общества, на которую так или иначе работает вся политическая система. Никогда, даже в самые глухие годы путинской стабильности, в России не было спокойных выборов; путинскую Россию часто сравнивают с Советским Союзом, но, возможно, именно его опыт безальтернативных и заведомо ничего не значащих всенародных голосований научил российскую власть выстраивать избирательные циклы так, чтобы даже в условиях отсутствия реальной альтернативы президентские выборы становились завершающим актом многомесячной политической драмы, втягивающей в себя все слои общества. Это можно считать негласной нормой современной российской политической культуры: Кремлю нужен политический кризис перед президентскими выборами, чтобы их результат ни у кого не вызывал сомнений; голосование силами одних бюджетников и военнослужащих при полном равнодушии большинства обывателей может быть оправданно только на каких-нибудь губернаторских выборах, но не на президентских – в них так или иначе должны быть вовлечены все.

Кроме того, всегда (если не ⁠считать выборов президента ⁠РСФСР в 1991 году, ⁠но это было в другой стране и в другую ⁠эпоху) президентские выборы были разнесены всего на несколько месяцев ⁠с парламентскими, на которые всегда приходился пик политической напряженности. После увеличения сроков полномочий президента и Госдумы выборы оказались разнесены между собой на полтора года, и прошлогодняя предвыборная кампания, уже всеми прочно забытая, сейчас не имеет никакого отношения к президентским выборам будущей весны – они впервые проводятся без репетиции или пролога, который бы задавал тон для такого триумфа Кремля, который не должен вызывать вопросов даже у его завзятых критиков.

Предыдущие пять-шесть лет сами по себе были слишком нервные – в них уместились и массовые протестные выступления, закончившиеся уголовными делами и тюремными сроками, и серия, в общем, мелких, но суммарно очень впечатляющих политических и законодательных реформ, которые в сочетании с агрессивной государственной установкой на консерватизм и лояльность сделали Россию ощутимо менее свободной страной, чем она была шесть-семь лет назад. В эти же годы Россия присоединила к себе Крым, приняла участие в войне на востоке Украины и ввязалась в большую войну на Ближнем Востоке, продолжающуюся до сих пор. Отношения с Западом непрерывно портились на протяжении всего завершающегося путинского срока. Количество плохих новостей в эти годы было таким огромным, что планка, отделяющая плохую новость от обыкновенной, постоянно росла и достигла теперь рекордной высоты – пять лет назад общество можно было удивить запретительными законами, теперь нельзя; пять лет назад общество можно было удивить арестами оппозиционеров, теперь нельзя; пять лет назад общество можно было удивить войной, теперь нельзя. Что же еще остается? Именно так звучит главный вопрос этого политического сезона.

Самые громкие политические и околополитические скандалы последних месяцев не стоят выеденного яйца. Споры о кинофильме «Матильда», сериале «Спящие», о памятнике Калашникову или выдвижении Ксении Собчак– это что-то из таблоидной культуры западных стран, когда в отсутствие терактов, войн и громких отставок газеты ставят на первую полосу какую-то голливудскую или телевизионную ерунду. Все споры, которые сотрясали страну в 2014-м или тем более 2012 году, отошли в прошлое. Если сейчас Россия присоединит к себе Абхазию, после Крыма это будет выглядеть как анекдот. Если в рамках расширения антисанкций запретят не только еду, но и, скажем, жевательную резинку, над этим тоже будут смеяться. Даже новое обострение в Донбассе вряд ли вызовет какую-то реакцию сверх той, которая уже была – все споры давно закончены, все вопросы закрыты, повторение никому не интересно. «Молодежная» тема, единственное, что в последние полгода смогло заинтересовать сначала критиков власти, а потом и ее саму, остается слишком нишевой и, возможно, уже исчерпана – ходили слухи, что Путин объявит о своем выдвижении на Фестивале молодежи и студентов, но первого же дня этого мероприятия оказалось достаточно, чтобы понять, что ничего интересного там вообще не может случиться, не тот уровень.

А где тот? Сейчас нужна какая-то совсем недостижимая высота, чтобы драма балансировала на грани трагедии. По-настоящему предвыборная кампания Владимира Путина начнется не после того, как он об этом объявит, а после какой-нибудь самой плохой новости, которая положит конец нынешнему общественному полусну. Никогда еще за пять месяцев до выборов российское общество не было таким спокойным и равнодушным. Реальная интрига выборов-2018 связана только с тем, как именно Кремль намерен положить конец затянувшемуся спокойствию.

Олег Кашин
Журналист


https://civitas.ru/ozhidanie-plohoj-...-vyboram-2018/

[Marcello]

Эджайл застоя

«Сколково», роботы и искусственный интеллект нужны власти, чтобы ретушировать архаизацию общества


Языком, на котором говорит власть в конце 2017 года, становится футурология. «Сколково», роботы, будущее, искусственный интеллект — все эти слова, забытые будто бы после президента Медведева и Крыма, вновь звучат с высоких трибун. Разве что модернизации больше нет с нами, ее заболтали еще в 2012-м. В этом есть своя ирония: получается, что Крым приходит и уходит, зато роботы — это всерьез и надолго.

Футурология нужна властям для того, чтобы быть интересной для молодежи. А еще для того, чтобы ретушировать архаизацию общества, глубокий и уже очевидный для всех провал постсоветской России в новый застой.

Рассуждения чиновников об искусственном интеллекте, с одной стороны, носят сегодня тот же ритуальный характер, что и тезисы XXV съезда КПСС о развитом социализме. С другой, тема роботов оказывает умиротворяющий эффект в ситуации, когда говорить и слушать о сжимающемся кольце врагов больше уже нет сил. Политическую дискуссию Россия проиграла, с нами не умеют разговаривать на нашем языке, да это и невозможно: если бы все стучали башмаками по трибунам, мир давно полетел бы в пропасть. Но вы все еще можете приглашать в страну иностранных бизнесменов, чтобы за большие деньги обсудить с ними эджайл.

Эджайл, любимый термин главы «Сбербанка» Германа Грефа, означающий непрерывное обновление уже выведенного на рынок продукта, с недавних пор востребован в российском политическом языке. «Молодых технократов» в губернаторском корпусе выводят на рынок врио и постепенно доводят при помощи тренингов и компьютерных тестов, организованных администрацией президента, до состояния избранных политиков. Как и прежде в нашей истории, нынешние российские элиты заимствуют на Западе идеи и технологии, даже создают отдельные заповедники жизни «по-западному» вроде того же «Сколково», и надеются, что в такой слободе родится технологическая революция. В процессе которой статус нашей страны в мире невероятно укрепится, молодежь научится любить начальство, но при этом ничего, по сути, менять не придется. Социальная структура сословной (по Кордонскому) России останется неизменной.

Весной 2016 года компания Microsoft открыла публичный доступ к нейросети Тэй, имитирующей твиттер 19-летней американской девушки. Разработчики наделили Тэй способностью к самообучению и рассчитывали, что поведение искусственного интеллекта будет становиться все более естественным, ведь он будет учиться у тысяч пользователей интернета.

В итоге нейросеть начала массово производить расистские и сексистские твиты, хвалить Гитлера и призывать покончить с феминизмом. Microsoft, не сумевшая защитить Тэй от троллей, была вынуждена отказаться от проекта. Нечто подобное происходит сейчас и с прекрасной высокотехнологичной Россией будущего.

Если заменить российских чиновников роботами, они будут воспроизводить манеру поведения своих предшественников, ведь учиться управлению умным машинам пришлось бы на текущем российском материале. И отвечать на вопрос о социальных льготах роботам придется в духе «молодого технократа» Алиханова из Калининграда — мол, почему льгот не будет? А по кочану.

Эджайл, в свою очередь, у нас уже успешно внедряется. Это как раз эджайл застоя, постепенный вывод на мировой рынок страны без будущего, еще недавно известной как новая Россия. К тому же начальство хочет повсеместно использовать блокчейн — то есть неразрывную цепь. С этим у нас и вовсе никогда не было проблем.



https://www.novayagazeta.ru/articles...dzhayl-zastoya

[Marcello]

Экс-редактор «Интерфакса»: С пониманием отношусь к нападению на Фельгенгауэр

Бывший ночной редактор агентства «Интерфакс» Виктор Волков поддержал Бориса Грица, напавшего с ножом на журналистку Татьяну Фельгенгауэр на ее рабочем месте — в редакции радиостанции «Эхо Москвы». Об этом Волков заявил «Снобу»


https://snob.ru/selected/entry/13047...m_content=news

(Все подробности внутри...,ну,а почему же не проникнуться таким же "пониманием" к персоне Виктора Волкова ...? Ничего личного,так сказать...Видимо,Виктору Волкову приходится по нраву резня..,которая,безусловно,вырастает из мести и нетерпимости,и становится резней "всех против всех"...А коли она превращается в основное оружие масс,что в этом случае предпримет наш "уважаемый" Виктор Волков?...Конечно,моментально с---ся за бугор...Такова природа провокаторов...Они убегают первыми...)

[Marcello]

vBulletin [media]

https://youtu.be/5pIX7FSu45c

Интервью Керенского 1964 года...

Интересное интервью!

[Marcello]

Блог Владимира Пастухова. 30 Серебренниковых


"Случай Серебренникова не вписывается в формат русского политического процесса XXI века"

Кремль намекает, что готов пересмотреть формат отношений с творческой интеллигенцией.

Задержание и арест Софьи Апфельбаум показали, что "Дело Серебренникова" - это не одноактный криминальный балет, а долгоиграющий политический сериал с неограниченными возможностями для развития сюжета.
В этом деле конец первой серии есть только повод для начала второй. На выходе из зала суда зрителей может ждать сюрприз - они вернутся в совершенно другую эпоху, где отношения между властью и творческой интеллигенцией строятся по иным правилам, которые диктует только власть.

За что директора забрали, ведь он ни в чем не виноват?...

Век девятнадцатый сформулировал два главных русских вопроса: кто виноват и что делать? Век двадцатый добавил к ним третий и, пожалуй, самый главный русский вопрос - за что?
Случай Серебренникова не вписывается в уже сложившийся формат русского политического процесса XXI века. Во-первых, Серебренников был во всех смыслах "свой", "близкий", "обласканный" и, в общем-то, политически предельно лояльный власти человек, ни в каких громких протестных акциях себя никогда не обозначавший.
Во-вторых, он очевидно является кумиром хотя бы для определенной части общества, а кумиров власть до сих пор предпочитала не давить полицейским сапогом, а подкупать, собирая с них, когда потребуется, "налог" в виде "верноподданических" заявлений.
В-третьих, Путин, который обычно сразу дистанцируется от тех, кто попал под полицейский пресс, в случае с Серебренниковым очень долго делал вид, что все происходит вопреки его воле, создавая иллюзию, что "царь" вот-вот вмешается, но при этом так ни во что и не вмешался.
Разумеется, давать оценки и делать выводы на ранней досудебной стадии уголовного расследования - дело неблагодарное.
С одной стороны, российское правосудие до такой степени дискредитировало себя, что ни одно его утверждение не может быть принято обществом на веру. Доказательства, в том числе, свидетельские показания, в России фальсифицируются "конвейерным" способом, чему в немалой степени помогает мало изменившаяся со времен ГУЛАГа тюремная система, прекрасно адаптированная под нужды следствия.
С другой стороны, общее недоверие к следствию и суду само по себе не является достаточным аргументом применительно к конкретному делу.
Является ли поведение Серебренникова безупречным? Безусловно, нет - его действия, скорее всего, должны быть признаны недобросовестными и нарушающими закон.
Есть ли в его действиях признаки невыполнения контрактных обязательств перед государством, что позволяет государству взыскать с него причиненный ущерб в гражданско-правовом порядке? Скорее всего, да - если он использовал деньги не так и не на то, на что они были ему предоставлены, государство имеет право взыскать их обратно.
Есть ли со стороны Серебренникова нарушение налогового законодательства в связи с "обналичиванием" части средств и их предполагаемым "использованием не по назначению"? Возможно, есть, и это может стать поводом для предъявления соответствующих претензий со стороны налоговой службы. Но вот только никакого мошенничества он не совершал.
Не сомневаюсь, что если все пойдет дальше в том же русле, то вскоре следствие заявит, что все творчество Серебренникова, все его многочисленные постановки и спектакли, все его российские и международные проекты были лишь поводом и ширмой для выманивания у государства денег. И что он вообще только для того и стал театральным режиссером, чтобы обокрасть министерство культуры.
В России и это возможно, но тогда надо срочно вызывать в суд плотников, чтобы строгали скамейку подсудимых подлиннее: на ней надо будет разместить не одного, а целых 30, если не 300 Серебренниковых.
Дело Серебренникова, может быть, даже лучше, чем все предыдущие политические процессы, демонстрирует, что обвинение в хищениях стали инструментом политических репрессий, а статья 159 (мошенничество) Уголовного кодекса Российской Федерации заняла то же самое место, которое три четверти века тому назад было отведено знаменитой 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР образца 1922 года, устанавливавшей ответственность за контрреволюционную деятельность. Похоже, Серебренников такой же расхититель, как Мейерхольд - контрреволюционер.

Свой среди своих


"Мертвые души" в постановке Кирилла Серебренникова на театральном фестивале в Авиньоне в 2016 году

Серебренников и власть - это вовсе не чуждые друг другу силы, а две части единого целого, симбиоз которых является для России нормой. Впрочем, такой же нормой является и каннибализм, когда очередная мутация во власти порождает монстра, пожирающего интеллигенцию, духовно выпестовавшую эту власть.
Это очень русская история, здесь нет ни Дьявола, ни Фауста, ни сделки, 30 серебренников постоянно ходят туда и обратно, но кто кому давал - понять невозможно...
Отношения между властью и творческой интеллигенцией в России - это штука "почище "Фауста" Гёте". Это, скорее, "Тарас Бульба" Гоголя - семейная драма, где отец время от времени (приблизительно каждые 100 лет) убивает своего повзрослевшего сына.
Между русской властью и русской интеллигенцией есть глубинная внутренняя связь, и поэтому описывать их отношения в терминах вражды и предательства несправедливо. Власть постоянно порождает русскую интеллигенцию, поддерживает ее и потом уничтожает. Это естественный процесс.
У власти и творческой интеллигенции много общего - для начала, обе они глубоко "антикапиталистичны", то есть на деле (не на словах, конечно) не признают права частной собственности. Когда русский гений, безо всяких "кавычек" и "в кавычках", берет у русской власти (у олигархов, у меценатов, у фондов и так далее) деньги, то он не считает, что что-то ей должен взамен, он не чувствует, что он что-то продает или покупает, он всегда выше этого.
Русский интеллигент берет у власти (предпринимателя, издателя, "крестного отца" и так далее) то, что ему должны и как должное. Поэтому и никакой рационализации этих отношений не происходит, никаких обязательств не возникает, и обе стороны это знают.
По умолчанию интеллигенция разрешает платить ей деньги, а власть пользуется возможностью приобрести деньгами ее расположение. Все формальные договоренности, все эти контракты и "росписи" бюджетов воспринимаются как легкий обман друг друга по договоренности, который является допустимым условием этой игры.
Никакой политики в отношениях Серебренникова с властью не было, он никому не присягал, ни на что не надеялся, не шел на компромиссы со взглядами, не мучился угрызениями совести по ночам. Он брал то, что ему были должны дать, у "своей" власти, и искренне любил ее за то, что она позволяла ему ставить спектакли, развивать безумные (в хорошем смысле слова, конечно) идеи и вообще хорошо и насыщенно жить.
А что еще делает эта власть, ему было все равно, он об этом не задумывался, - так же, как Мейерхольд, получавший до поры до времени на свои проекты от большевиков то, что никакой капиталистический рынок ему бы никогда не смог предложить. Ведь прекрасно же быть директором театра имени самого себя, созданного на чужие деньги, но не имеющего хозяина.
Серебренников был "свой среди своих", у него никогда не было ни сущностного, ни формального конфликта с властью, он был власти если и не полезен, то уж точно безвреден. Ни его политические взгляды, ни, тем более, его политические действия не могли послужить триггером уголовного преследования и произвола. И раз это произошло, то причины нужно искать в чем-то другом.


Возвращение "принципа партийности"


"Пока "то, что надо", определял серый Мединский, Серебренников еще мог выжить, но когда на горизонте замаячила "черная Поклонская", он потерял свое место на русской сцене"

Серебренников пострадал за то, что перестал соответствовать духу времени. В какой-то момент времени его нетрадиционное искусство стало эстетически чуждым власти, и она его отредактировала шершавым языком полицейского протокола.
Долгое время эстетикой власть не интересовалась, она была вынесена за скобки отношений государства и художника. Проявляй политическую лояльность - и бегай по сцене, в чем хочешь, хоть в чем мать родила. Обе стороны были такими отношениями довольны. Власть держала творческую интеллигенцию на коротком политическом поводке, творческая интеллигенция самореализовывалась без ограничений, причем зачастую - за государственные деньги. Но всякой идиллии рано или поздно приходит конец.
За три года, прошедшие после начала второй Крымской войны, власть существенно изменилась. Она перестала быть эстетически нейтральной, а приобрела четко выраженный профиль - преимущественно черносотенный. Она еще не вся перекрасилась, но уже сильно потемнела.
Найдя политическую опору в самых маргинальных, самых реакционных элементах российского общества, власть вынуждена была стилизоваться под их мировоззрение, в том числе принять их эстетику.
Сначала ты используешь кого-то в своих политических целях, а потом этот "кто-то" начинает использовать тебя. Власть сама не заметила, как стала заложником тех, с чьей помощью она обеспечивала присоединение Крыма и строила Новороссию.
Соответственно изменились ее требования к художнику. В новых условиях ему уже мало быть политически лояльным; надо еще и вписываться в неизвестно откуда взявшиеся эстетические предпочтения власти. Он больше не может делать все, что хочет, тем более за средства бюджета. Выживут только те, кто будет делать то, что надо.
Пока "то, что надо", определял серый Мединский, Серебренников еще мог выжить, но когда на горизонте замаячила "черная Поклонская", он потерял свое место на русской сцене. Способ, каким его оттуда выбросили, не имеет значения: он соответствует духу времени.
По сути, в деле Серебренникова срезонировали две негативных тенденции в развитии российского общества - перерождение репрессивного аппарата в машину, которая работает в автономном режиме и без разбора бьет по всем случайным целям, с одной стороны, и вторичная идеологизация власти - с другой.
То есть дело совсем не в Серебренникове: он каким был, таким и остался. Власть стала другой. Она полностью переформатировалась, наполнилась новым идейным содержанием и стала Серебренникову не матерью, а мачехой. Она снова требует от художника соблюдение принципа партийности. Ответ на вопрос "С кем вы, мастера культуры?" снова актуален.


Сигнал к творческой мобилизации

Делом Серебренникова государство сигнализирует, что ему больше не безразлично, в каких трусах актеры бегают по сцене. Бесшабашной творческой свободе двух посткоммунистических десятилетий приходит конец. Конечно, можно уехать, но это путь не для всех. На Западе слишком много своих Серебренниковых. Дело Серебренникова - не частный случай. Это - начало новой эры.
Власть готова к тому, чтобы полностью переформатировать отношения с творческой интеллигенцией. Культура в широком смысле слова перестала быть нейтральной полосой. Теперь это поле политической борьбы, где власти важно захватить и удерживать как можно больше плацдармов. При этом у самой власти обозначились четкие не только политические, но и эстетические пристрастия. Главный урок, который из дела Серебренникова должна извлечь посткоммунистическая русская интеллигенция, состоит в том, что вслед за потерей политической свободы неизбежно следует потеря творческой свободы.


Владимир Пастухов - доктор политических наук, научный сотрудник колледжа Сент-Энтони Оксфордского университета

http://www.bbc.com/russian/blog-pastoukhov-41783207

[Marcello]

vBulletin [media]

https://youtu.be/cRd5w1CvyyU

"Невзоровские среды" (1.11.17)