Кто мы?

[Marcello]

Саша Окунь: "Человек, которого держат за яйца, намного послушнее того, у кого они болтаются свободно"


Несколько недель израильский русскоязычный сегмент "Фейсбука" сотрясался от страшного скандала. На одном из выступлений лектор рассказал историю о женской попе, после чего был прозван "сексистом", "белым супрематистом", "пропагандистом сексуального харрасмента" и другими интересными словами. Вариантов наказания тоже было придумано множество: от публичной порки до лишений всех званий. Особо ретивые ревнительницы женской неприкосновенности требовали его срочного увольнения, писали гневные посты и жаловались в прессу. О причинах травли, о современной культуре и о том, почему тело – это красиво, мы поговорили с художником, писателем, преподавателем и просто невероятно интересным человеком Сашей Окунем.




- Саша, я как-то читала про Микеланджело, что когда он написал свою знаменитую фреску "Страшный суд" в Сикстинской капелле, Римский папа, увидев, потребовал ее сбить, потому что она была ужасно неприличной. Начался переполох, и нашелся один художник, который предложил прикрыть интимные места, нарисовав драпировки. После чего получил прозвище "одевальщик". Скажите, времена возвращаются?

- Да, времена возвращаются. Единственная причина, которую я могу найти, чтобы объяснить все это безумие, заключается в том, что человечество хочет покончить с собой. В природе есть такое явление, когда популяция животных превышает определенную норму, они кончают жизнь самоубийством. Я думаю, что политическая корректность – это лучший способ для самоубийства.

- Почему вы так думаете?

- Потому что человеческий мир – это многоголосица. Из столкновения разных голосов рождаются идеи и, в результате, происходит прогресс. Когда люди поют в унисон, а это именно то, что всегда пытается сделать любой тоталитарный режим, неважно, какой: коммунистический, фашистский или феминистский, - то из унисона никаких идей не может родиться. Ведь смотрите, что происходит. На днях в Лондоне открылась выставка Гогена. Ее требуют закрыть, мотивируя это тем, что он растлевал девочек на Таити. Но в те времена на Таити девочки выходили замуж в тринадцать лет. А он пользовался повышенным спросом, потому что он иностранец и красавец-мужчина. Выставку пока не закрыли, но в электронном сопровождении есть призыв не смотреть на эти работы, потому что они "аморальные". Понимаете, в чем ужас? Когда приходят люди и говорят: "мы знаем, как надо", это безумно страшно. Любой тоталитарный режим прежде всего озабочивается вопросами морали, ибо, простите меня за формулировку, "человек, которого держат за яйца, намного послушнее того, у кого они болтаются свободно".

- Это вы красиво сказали. А вам не кажется, что мы живем в сказке про голого короля? Когда банан, приклеенный к стене, выдают за произведение искусства, когда девочка, не сумевшая освоить школьную программу, объявляется человеком года и главным специалистом по климату. Вам не кажется, что мы живем в обществе тотальной лжи?

- Кажется. Но, понимаете, сказка про голого короля ужасна на тем, что людям лгали. А в том, что они верили, что король одет. Им настолько задурили голову, что они верили, что так и должно быть.

- Тогда, возможно, эта агрессия, которая была направлена и на вас, в том числе, — это реакция людей, которые ищут выход из ситуации тотальной лжи? И находят простые выходы. Раньше говорили: "Бей жидов, спасай Россию!" Теперь придумали: "Бей коров, спасай планету!", лозунг американских демократов.

- Разумеется, человеку проще соотноситься с простыми лозунгами. Потому что жить сложно – это заставлять себя думать, проделывать какую-то работу над собой. А тут тебе все подается готовое и понятное. Остается только бежать стадом. А я очень не люблю пение хором. Когда все начинают петь хором, меня это приводит в ужас. Это такое тотальное влияние на толпу, а толпа – это страшная штука. Ведь то, что произошло со мной, - это в чистом виде проявление безумия толпы. И первое, что делают в таких случаях, - это начинают писать доносы. Какие-то люди стали требовать немедленно меня уволить из академии "Бецалель", где я проработал, на минуточку, больше тридцати лет. Это только формально они жители двадцать первого века, а стучат, как в тридцатых годах.

- Так что происходит?

- А происходит то, что агрессивно настроенные люди, которые нашли за что бороться, а любая борьба наполняет жизнь, дорвались до власти.

- То есть я правильно понимаю, что то, что большевики насильно пытались сделать в России сто лет назад, сегодня происходит на наших глазах, только пока бескровно? Все эти лозунги про равенство, про мир во всем мире, про власть пролетариата, про кухарок, которые будут управлять государством, сегодня успешно претворяются в жизнь в самом сытом и капиталистическом западном мире.

- Ну, лозунги про равенство и братство еще во времена Французской революции придумали. И в них ничего дурного нет. Проблема начинается тогда, когда эти идеи доводят до абсурда. Например, такая история. В одном американском университете в департаменте музыки открылась вакансия на должность баса. Был проведен конкурс, все, как положено. И первое место занял чернокожий бас с роскошным низким голосом. А через две недели пришло письмо из сената. Им поставили на вид, что конкурс был проведен с нарушением правил. Догадайтесь, почему.

- Белых не было?

- Нет. Женщины в конкурсе не участвовали.

- Женщины. В конкурсе на должность баса.

- Вот представьте себе.

- Это сложно. Но вы вообще любитель рассказывать истории. И на той злополучной лекции вы рассказали историю про то, как ветеран на параде победы потрогал женщину вице-мэра за попу, а она вместо того, чтобы двинуть ему по морде, улыбнулась и даже поцеловала в щеку. А потом еще и объяснила свой поступок словами "от меня не убудет, а ему приятно".

- И после этого меня обвинили в том, что я призываю к насилию над женщинами, эту вице-мэра обвинили в совковости, а ветерану пообещали отрезать яйца. Знаете, что объединяет всех этих коллективных борцов за все хорошее? Это тотальное отсутствие чувства юмора. И еще одна вещь: они стоят намертво за торжество закона. Но даже закон, помимо буквы, имеет еще и сущность. Об этом есть тоже очень хорошая история, которую я очень люблю. Про то, как судили старого попика, который украл церковную кассу. Прокурор требовал для него самого сурового наказания. И встал адвокат Плевако и сказал одну фразу: "Господа присяжные, этот человек столько лет прощал вам ваши грехи. Так простите и вы ему один раз его грех". И они простили.

- А сегодняшние борцуны не умеют прощать.

- Они категоричны и нетерпимы, хотя провозглашают ровно противоположные цели. И они не понимают одной вещи: для того, чтобы поступить в той ситуации так, как сделала она, то есть улыбнуться и поцеловать этого "домогателя", нужна бешеная уверенность в себе. Кроме того, тут есть еще одна вещь, очень важная. Моей матушке сто пять лет. И я вижу, как старый человек во многих проявлениях становится похож на ребенка. Ведь вы представьте себе этого старика, у которого, может быть, последний шанс увидеть красивую женщину, прикоснуться к ней. Вспомнить пальцами, что такое женское тело. Эти старые люди, из которых уходит жизнь, когда-то были орлами, их любили, ими восхищались. Они выиграли войну, в конце концов. А сегодня – кто они? Жалкие слабые старики, и молодые, которые родились благодаря им, благодаря их победе, призывают их кастрировать и сделать с ними еще Бог знает что. Хотя я, естественно, никоим образом не призываю хватать за задницы ни вице-мэров, ни женщин, ни мужчин. Я просто говорю о том, что мир не черно-белый, не однозначный и не плоский.

- А куда делось сочувствие? Почему у поколения, моего поколения, чьи деды воевали на фронте и которых почти уже не осталось, исчезло чувство сострадания? Ведь мы такие умные, у нас у всех айфоны и мы живем в двадцать первом веке. А простые вещи мы потеряли.

- К сожалению. Ко всему прочему, из нашей жизни ушла игра. Мы стали очень серьезными, правильными и всезнающими. Есть игры ужасные, как война, например. Есть игры прекрасные, как любовь. Когда из жизни убирается игра, она становится тошнотворной и бессмысленной.



- Но в этом есть и огромная заслуга современного искусства. Которое только тем и занимается, что врет и развращает.

- Понимаете, раньше художник был важной частью общества. Он обслуживал интересы церкви, государства, частных лиц. Поэтому в истории искусств никогда не было непризнанных художников. Если ты не можешь заработать своим искусством – ты не художник. Первым непризнанным художником был Рембрандт. Когда он написал свой "Ночной дозор", все разочаровались: что это за картинка такая, если я заплатил столько же, а мое лицо закрыто чьим-то плечом или половина тела вообще в темноте осталась. Заказчики были недовольны. И все ответы Рембрандта про светотень, про динамику и статику разбивались о простой вопрос: где моя половина лица? Рембрандту пришлось со скандалом уйти, и этому мы должны быть благодарны, потому что он оставил после себя шестьдесят девять автопортретов. В этот момент между искусством и обществом возникает трещина, сегодня превратившаяся в пропасть. Художники интересуются исключительно сами собой (исключая тех, кто обслуживают политическую конъюнктуру). А вторым моментом было то, что в какой-то момент, в середине девятнадцатого века, академическое искусство прогнило. Оно уже не отвечало потребностям времени. Появились новые художники, которые, кстати, страшно хотели стать частью академического сообщества. А их не приняли. Их отвергли. И им ничего не оставалось кроме как создать собственную альтернативную Академию. Академию отверженных. Но сегодня, по прошествии 150 лет, эта Академия уже ничем не отличается от той, против которой она боролась.

- Новая революция?

- Не совсем. Любая революция проходит три стадии. Сначала революцию делают герои. На их место приходят оппортунисты. А следом за ними идут циники. Мы живем в эпоху цинизма.

- Если я приклею банан к стене, это будет искусство?

- Нет.

- Почему?

- Потому что вы не художник.

- А если я объявлю себя художником?

- Этого недостаточно. Надо еще, чтобы другие художники признали вас художником. Но для этого вам нужно стать частью Академии, частью художественного сообщества. Причем вам совершенно не обязательно уметь держать в руках карандаш. Умение, мастерство сегодня нерелевантно.

- А что релевантно?

- Мессидж. Послание. Любое. Но лучше то, соответствует мнению критиков и кураторов. Куратор сегодня главный герой художественного процесса, а художник обслуживает его интересы. Вы не можете понять работу, не прочитав объяснение куратора. Вот приклеенный банан понять не способен никто. Но есть специальные люди, которые вам объяснят, как это глубоко, тонко и красиво. Потому что без них вы, не дай бог, можете подумать, что король - голый…

- И им выгодно держать нас за идиотов, потому что так образуется "элитарное" искусство, которое "не для всех".

- Люди, играющие в игру под названием "современное искусство", это секта, со всеми характерными чертами секты: свой эзотерический язык, свои учителя, свои ритуалы. Эта секта контролирует огромные деньги. Вот, возьмем рынок нефти. Нефть – вещь реалистичная. Цена зависит от количества нефти, от спроса и предложения. Теперь возьмем картину Ван Гога. Сколько она стоит? На нее нет цены, ее невозможно определить. Это виртуальный рынок, и в него вложено столько денег, что никто не даст ему упасть. Его будут накачивать и искусственно подпитывать бесконечно для того, чтобы он постоянно шел вверх. Искусство такой же бизнес, как торговля нефтью, только доходнее.

- Но ведь это началось не с банана, а с "Черного квадрата".

- Но "Черный квадрат" была великая работа, потому что это был приговор искусству. Это была точка, конец классического искусства. Но самое интересное, что к концу жизни Малевич опять вернулся к ренессансной классической живописи. Сегодня мы живем в обществе потребления, в котором ханжески проповедуется индивидуализм, но которое строго диктует, что, как и когда. Современных художников я могу определить одним оксюмороном: стадо индивидуалистов. Художник, как любой другой продавец, пытается продать что-то новое, т. е. играет по правилам общества потребления. Мне это неинтересно. По мне, художник должен искать правду, а это намного сложнее, чем искать новое.


неоконченная работа

- Саша, у вас, как у художника, очень необычный стиль. Вы рисуете обнаженное тело. Причем часто это тело некрасивое, старое, жалкое. Почему?

- Я не могу ответить на этот вопрос. Я не знаю на него ответа. Вот, вы смотрите на этого старика. Что вы там видите?

- Дедушку, который вспоминает свою молодость.

- Вот! А кто-то увидит другую историю: ему позвонила бабушка и пригласила на свидание. Или он съел мороженое, и ему просто стало хорошо. За каждой картиной стоит история. И зритель сам ее сочиняет, потому что именно он – автор картины, а вовсе не художник. А насчет старого тела… Понимаете, старость неизбежна. И как бы мы с ней ни боролись, она все равно победит. Очень просто любить куклу Барби. А полюбить человека, который немолод, несовершенен, увидеть красоту в его несовершенстве – это намного сложнее. Мне интересно тело. Причем тело живое, нестандартное, неидеальное. Старое, больное. Оно может рассказать очень многое. Через него я пытаюсь докопаться до правды. До своей правды. А дальше есть те, кто её отвергают, но есть те, кто её разделяют.

- Я вот сейчас подумала: а почему в классическом искусстве, которое мы привыкли видеть в лучших музеях мира, мы практически не найдем изображения старых женщин? Молодые красавицы есть, старики есть, а старух нет. Почему?

- Никогда не думал об этом. Они будут, но это, конечно, не популярный сюжет. Часто старухи – это чьи-то няньки, служанки или другие второстепенные персонажи. Или еще есть такой популярный сюжет: три возраста, там тоже будет изображена красавица в старости. А старых женщин как таковых почти нет, правда. Я их рисую. Старых, толстых женщин, в которых я вижу красоту, изящество, историю, в конце концов.

- Ведь у вас очень смешные картины.

- Вот! Именно то, о чем я говорю. В искусстве должна быть игра, должно быть возмущение, должен быть стык. Столкновение несочетаемого. Мне хочется надеяться, что в моих работах из-за столкновения старого, некрасивого тела и романтичного, идеалистичного фона, создается некое напряжение, некий абсурд, диссонанс. И я очень рад, когда люди это замечают. Возможно, кого-то это заставляет думать, сопереживать, кого-то возмущаться, но, насколько я мог заметить, не оставляет равнодушным.

- А чем хороший художник отличается от плохого?

- Это хороший вопрос, и он опять возвращается нас к профессионализму. Были эпохи, когда плохих художников просто не было. Они все работали в рамках канона. Сегодня этот вопрос актуален как никогда. Поэтому отвечаю так: хороший художник – это тот художник, который может заставить нас остановиться, влюбиться, вернуться. Который вызывает эмоции. А дальше каждый находит что-то свое.


картина "Побег"

- Саша, вы уезжали из Советского Союза в 79-м году. Тогда все приличные люди мечтали уехать в Америку, потому что Израиль был ну уж совсем маленьким и отсталым. Почему вы все-таки приехали сюда?

- Есть люди, которые больше всего ценят независимость. А я человек, который больше всего ценит зависимость. Потому что для меня зависимость – это связь. И я эту зависимость, можно сказать, культивирую. Я родился в Питере. Для меня Питер – это город с мифами, я его очень любил. И когда мы уезжали, я пытался найти место, не которое меня полюбит, а которое я полюблю. Я опять-таки искал зависимость. И я подумал, что если есть такой шанс, то это будет Израиль. И я оказался прав. Потому что, если бы я поехал в Америку, то я бы повесился от отвращения. Если бы я уехал в Париж, я бы там помер от ностальгии. А Израиль – он настолько ни на что не похож, что я тут зажил полной жизнью.

- В Израиле отсутствует целый двухтысячелетний пласт культуры. Пока Европа переживала взлеты и падения, классицизм и ренессанс, у нас тут была пустыня.

- Да. Конечно, мы не можем говорить о каком-то еврейском или израильском национальном искусстве. Сто лет, столько существует академия Бецалель, — это слишком мало. Но проблема не только в этом. Проблема заключается в том, что у нас нет традиций. И это естественно, потому что евреи никогда не жили на одном месте достаточное количество времени, чтобы возникло свое пластическое искусство. Существует еще только один народ в мире, у которого нет своего пластического искусства.

- Цыгане.

- Цыгане! И по той же самой причине. И, кстати говоря, мы до сих пор живем проблемами, которые в Европе были решены сотни лет назад: границы, самоопределение, национальность и все остальное. О каком искусстве может идти речь! Мы попали в еще более сложную ситуацию. Нам приходится решать проблемы двухсотлетней давности в условиях современного мира. Вот попробуйте такую задачку решить!

- Тут еще одна проблема. Мы же смотрим в рот всему миру, особенно американцам. Как будто они белые люди, а мы тупые провинциалы.

- Вот этот-то провинциализм нас и губит. Я вообще страшный изоляционист по натуре. Я ненавижу ни на кого равняться. А израильтянам этого очень не хватает, у нас для этого не хватает мужества и смелости быть собой, строить свою страну, свой мир, а не становиться маленькой Америкой. Это ужасно грустно. С другой стороны, кто знает, может, у нас все впереди. Наше искусство только становится. А где еще у художника есть шанс стать отцом-основателем? Только здесь. Но тут есть еще одна вещь. Я больше тридцати лет преподавал в академии. И я был очень востребован. Когда я вышел на пенсию, то решил издать книжку о рисунке на иврите. Я считал, что она может принести пользу. Я объявил о сборе средств и на меня обрушилась такая волна любви, которую я никак не ожидал. Я понял, что в какой-то мере я повлиял на эту страну. Что люди, которые у меня учились и учатся, начали чуть-чуть по-другому думать. То есть я не зря сюда приехал. Я что-то сделал, и для меня это важно.



Был холодный день, дождь хлестал, не переставая, ветер завывал уныло, надорванный шмат пластиковой пленки стучал в окно в такт дождю и в унисон ветру. Мы с Сашей встречались в его просторной студии в Иерусалиме и пили кофе с корицей и апельсиновым джемом.



Неторопливо, с характерным питерским выговором, он говорил о тех вещах, о которых сегодня говорить не принято. А еще он учил меня рисовать. Мой домик показался ему по-детски наивным, хотя по другим признакам выходило, что я уже достаточно взрослая дама. Вот так, человек соткан из противоречий.


http://www.9tv.co.il/item/6230

[Marcello]

Интернет сбрасывает цепи

В децентрализованном интернете нет необходимости в государстве


Федиверзум, от английского Fediverse (Federation + Universe, Федерация + Вселенная) ― новое объединение сетей и сервисов, возникшее в интернете. Да мало ли что возникает в интернете каждый день, каждый час и каждую секунду! Да, это так, но

Федиверзум не просто коалиция серверов в рамках старого мира, это новый мир, самообразовавшийся на новых принципах и отделившийся от старого.

Огромные социальные сети Facook (2 млрд пользователей) и Twitter (1,5 млрд пользователей), гигантские почтовые системы Gmail (1,5 млрд пользователей) и Yahoo.mail (260 млн пользователей), циклопические поисковые машины Google (обрабатывает 2 трлн запросов в год) и Baidu (6 млрд запросов в день) образуют большой, хорошо видимый, многим кажущийся единственным интернет, в котором живет каждый второй житель Земли. Но в отдаленных районах Сети, в ее глубинных и не всем видимых областях возникает другой интернет, отрицающий большой и первый.

Децентрализованные социальные сети, не имеющие владельца и центрального сервера, существуют уже несколько лет. Передовая Diaspora возникла в 2010 году, в том же году появилась дружелюбная Friendica, а прекрасная Hubzilla, имеющая символом маленькую красную коалу, вышла в интернет в 2015-м. Эти социальные сети предназначены стать альтернативой многонаселенным и насквозь отравленным слежкой коммерческим и тайно-полицейским социальным сетям вроде Facook или «ВКонтакте», где пользователь представляет собой овцу, которую стригут корпорации и рекламные агентства. В 2016-м двадцатичетырехлетний Эжен Рошко создал децентрализованную, открытую и свободную замену Twitter под названием Mastodon. Все свободные сервисы, быстро растущие в интернете, перечислить здесь не получится, потому что их уже много, важно только сказать, что у каждого места в Сети, где вам ставят невидимыми чернилами номер на лбу и где вас используют как корм для бизнеса, сегодня есть альтернатива: вместо YouTube ― PeerTube, вместо SoundCloud ― Funkwhale, вместо Instagram ― PixelFed, вместо Blogger ― WriteFreely.

Альтернативы не просто есть, они множатся. У Twitter альтернатива не только Mastodon, но и GnuSocial, изначально звавшаяся Laconica, а также Pleroma, что по-древнегречески означает место вне пространства и времени, где мы обретаем полноту восприятия Бога. О Боге в данном случае речи нет ― это сервис микроблогов, компактный сервер которого каждый желающий может разместить даже на микрокомпьютере Raspberry Pi. Есть еще блоговая платформа Plume, и сервис микроблогов Osada, сам пока что микро со своими 44 пользователями и 7586 постами, и совсем не маленькая коммуникационная платформа Prosody, у которой 53 децентрализованных узла и 232 тысячи пользователей.

Эти децентрализованные сети и сервисы не принадлежат никому, кроме тех, кто их разрабатывает и ими пользуется, и они свободны от рекламной трухи, тайных трекеров и прочих пылесосов, высасывающих информацию из человека.

В децентрализованном интернете, основанном на открытом софте, нет необходимости в государстве или корпорации. Ноду, или узел, или, по классификации Diaspora, стручок, может запустить на своем компьютере любой желающий.

В децентрализованном интернете нет владельца сервиса. Админ есть. Но если он вам не нравится, вы можете без проблем перейти на другой сервер этого же сервиса. Например, у Mastodon 2756 нод, у PeerTube — 346, а у маленького агрегатора ссылок Prismo 4. Или создать свой.

Но все это еще не Федиверзус, а только отдельно существующие в Сети острова иной жизни. Чтобы стать новой Вселенной внутри старой Вселенной, все эти острова должны объединиться и найти общий язык. В большом интернете пользователь Facook не может общаться с пользователем Twitter, а вместе они неспособны сказать и слово пользователю «ВКонтакте»; все это хотя и огромные, но замкнутые в себе, изолированные миры. У их владельцев разные цели, разные планы и разные способы стрижки овец, то есть извлечения прибыли из пользователей. Но тем, кто строит новые миры, ничего не мешает объединиться, это один многоязычный народ энтузиастов и идеалистов, у них одни взгляды на мир и на интернет, а вернее, на то, что интернет испоганен и нужно делать его заново.

Волшебное слово тут называется ActivityPub ― открытый протокол, который позволяет децентрализованным сетям, не теряя своей автономности, соединяться друг с другом. Это и есть Федиверзум.

Что это значит? Это значит, что в интернете сейчас возникла обширная область жизни, где преодолена типичная раздробленность, принесенная в Сеть бизнесом. Бизнес не мыслит себя как соединение свободных альтруистических сущностей, он поглощает конкурентов, но не объединяет людей. Раздробленность и несвязанность сервисов является калькой нашего идиотского социального мира, в котором сто сорок государств, а мира и смысла нет. Эту бессмысленную раздробленность, выгодную отдельным корпорациям, но неудобную для людей, мы наблюдаем, например, в одновременном существовании дюжины мессенджеров, пользователи которых не могут общаться друг с другом: если ты в WhatsApp, то тебе не суждено говорить с тем, кто в Viber. В Федиверзум есть Matrix ― открытый протокол коммуникации, который обеспечивает общение людей с несколькими разными свободными мессенджерами.

Если в Федиверзум вы написали свой пост в Friendica, то его прочтут ваши читатели в Mastodon. C ActivityPub все равно, где быть, люди на других островах вас увидят и услышат. ActivityPub это основа, объединяющая дотоле разрозненные и разбросанные в Сети острова, на которых возрождается на новом программном и техническом уровне изначальный интернет, придуманный когда-то наивным идеалистом сэром Тимом Бернерс-Ли. В том интернете не было торговли, слежки, государства, бизнеса, а были только свободные и играющие в свои творческие игры люди.

Интернет как идеальный новый мир уже есть, уже существует и развивается. Он создан трудом и энтузиазмом сотен разработчиков, и он живет и грядет в круглосуточном гудении тысяч серверов по всей земле. Но тому, кто привык к ажиотажу Фейсбука, к темпу Твиттера, к шуму миллионов голосов в замкнутых консервных банках сетевых сервисов, набитых людьми под завязку, Федиверзум покажется пустынным, просторным и негромким. Чистое, незахламленное, экологически правильное место без жучков и прочих паразитов создано ― добро пожаловать на terra nuova! ― но переселения народов не наблюдается. Почему? Возможно, место это готовится для чего-то будущего, что еще должно произойти и чего мы не знаем. Пионеры и аборигены новых пространств не раз высказывали идею, что все это пригодится в тот момент, когда окончательно сошедшее с ума государство влезет в интернет с пограничными столбами и сапогами. Но, может быть, прав и Пушкин, сказавший с горькой и презрительной насмешкой: «К чему стадам дары свободы?/Их должно резать или стричь».

Сейчас Федиверзум ― это сетевое пространство, в котором живут 43 проекта, 6327 узлов, или нод, с 3 395 748 пользователей. По сравнению с огромным интернетом и его монстрами это всего лишь маленькая область, освободившаяся от гнета центральных серверов, проприетарного софта и могущественных структур. Дверь в Федиверзум открыта для каждого.


https://novayagazeta.ru/articles/202...rasyvaet-tsepi

[Marcello]

vBulletin [media]

https://youtu.be/LmVc_1ugYiM

vBulletin [media]

https://youtu.be/VfB5uL43u5Q

[Marcello]

Юлия Латынина

Обозреватель «Новой»

Недоросли в кожаных передниках

Пытать разрешено, потому что власть видит гарантию своего выживания только в борьбе с заговорщиками


Кадр из фильма «Трудно быть Богом»

Помните знаменитый пассаж из «Трудно быть богом», когда дон Румата слушает разговоры палачей, — «полуголых грудастых недорослей в кожаных передниках»?

«У костоломки есть такой винт сверху, так он сломался». «Когда жиру много, накалять зубец не след, все одно в жиру остынет. Ты щипчики возьми и сало слегка отдери». «Эх, мне бы мясокрутку применить, а я его сдуру ломиком по бокам…».

«Смотрите, смотрите, друзья мои, думал Румата, медленно поворачивая голову из стороны в сторону. Это не теория. Этого никто из людей еще не видел. Смотрите, слушайте, кинографируйте…».

Посмотрим и мы.

«У одного из них руки были в белых медицинских, резиновых перчатках, он достал динамо-машину и поставил на стол, канцелярским ножом зачистил два провода, сказал мне, чтобы я оттопырил большой палец ноги…. Затем [человек] в перчатках стал крутить ручку „динамо-машины“… меня охватила паралитическая боль, я стал кричать, начал биться спиной и головой о стену, между голым телом и каменной стеной они подложили куртку».

Это — показания Дмитрия Пчелинцева, которого только что Пензенский военный суд посадил на 18 лет за организацию террористического и признанного в России запрещенным сообщества «Сеть».


Дмитрий Пчелинцев

«Контакт плохой, бьет слабо», — пересказывал Пчелинцев слова палачей. «Отрезают палец и говорят съесть — ты его ешь».

Как там у Стругацких?

Полуголые грудастые недоросли.

«В камеру зашли три человека в масках … Я сел, мне завязали глаза какой-то тканью, я был в одних трусах, сзади руки мне завязали скотчем. … Мне начали подавать ток. После чего Вячеслав Шепелев, который держал меня во время подачи тока, потому что боль была настолько невыносимая, что у меня дрожали ноги и я падал постоянно со скамейки…».

Это — Илья Шакурский, 23 года, учился на физмате Пензенского университета, после ареста был отчислен за непосещение занятий. Помогал центру спасения бездомных животных, занимался экологией, и впервые попал в поле зрения грудастых недорослей еще в школе, когда сагитировал одноклассников на очистку от мусора речки Мокши. После этой-то акции в школу и пришли органы.

Шакурский получил 16 лет.


Илья Шакурский

Что шьют этим людям потные недоросли в кожаных передниках, кроме того, что эти люди были антифашистами, и, в точности как в «Трудно быть богом», умели читать (некоторые с трех лет) — читали Фромма и Фуко, Кропоткина и Бакунина, и даже, страшно сказать, Толстого и Маркса. Толстой и Маркс проходят по делу как вещдоки, и их книги теперь постановили уничтожить «как средство совершения преступления, не представляющее ценности».

Простите за банальную аналогию, но Маркса, помнится, последний раз жгли в нацисткой Германии.

Что шьют Пчелинцеву, Шакурскому, Чернову, Иванкину, Сагынбаеву, и др.? Ни более ни менее чем туннель от Бомбея до Лондона.

Им шьют создание террористической организации «Сеть», которая должна была совершить теракты перед выборами президента России и чемпионатом мира по футболу, «раскачать народные массы для дальнейшей дестабилизации политической обстановки в стране», и поднять вооруженный мятеж.

Телекомпания, которая когда-то называлась НТВ, даже сняла фильм о подготовке «Сетью» боевых отрядов в Петербурге и Пензе, а в качестве доказательства показала игру в страйкбол, в которую они играли.

Согласно ФСБ, страйкбол был подготовкой к «вооруженному мятежу», команды по страйкболу, — ячейками «Сети», а турпоходы — «незаконным овладеванием навыками выживания в лесу и оказания первой медицинской помощи».

Страшно даже подумать, какие обвинения ФСБ может предъявить российской сборной по биатлону, — и полностью доказать их, присоединив провода к гениталиям.

Тут надо понять, что в деле не то что нет доказательств, кроме как полученных методом Веселой Башни. В деле вообще один сплошной тоннель от Бомбея до Лондона.

Чтобы понять всю дутость этого дела, сравним, его допустим, с какой-нибудь реальной террористической группой, разоблаченной ФБР, вот, например, с Ньюбургской четверкой, Newburgh four.

Четыре афроамериканца обратились в ислам, захотели попасть в рай, и решили, что лучший способ это сделать — взорвать еврейский центр в Бронксе и сбить самолет «стингером». Купили «стингер», купили три бомбы, купили телефоны, сделали взрыватели, присоединили взрыватели к бомбам, разложили их по машинам, поставили машины возле синагоги и еврейского центра в Бронксе и поехали сбивать самолет. Тут их и повязали, — со «стингером» и пр. Оказалось, что «стингер» ненастоящий, взрывчатка фальшивая, а пакистанец, который координировал их усилия по достижению рая — агент ФБР.

Вот у меня вопрос: где «стингер»? Где СВУ с примотанными телефонами? Где переговоры террористов?

Нету.

Вместо них — зарегистрированный карабин «Сайга», Маркс («Наемный труд и капитал»), да банка с аммиачной селитрой и алюминиевой пудрой, которая водится в хозяйстве у всякого уважающего себя анархиста. Да поножи господа бога на 220 вольт.

Кто сказал, что в России прогресс не стоит на месте? Это в Арканаре была простая мясокрутка, а наши кожаные передники научились использовать электричество.

Нет сомнения, что все эти антифа презирали режим. Ну и? У нас вон пранкеры повесили в лифте портрет Путина, так весь лифт плевался.

Их что теперь, тоже арестовывать? И шить электрифицированной мясокруткой террористическую организацию?

Нет сомнения, что все эти люди были левых взглядов. И играли в страйкбол. И ходили вместе по лесам.

И?

И все.

Ну если бы эти нехорошие люди собирались совершить теракты перед чемпионатом мира по футболу, почему же не повязать их на месте преступления, — с закладками, с СВУ, с видео?

Это же как с журналистом Иваном Голуновым. Если бы он действительно распространял наркотики, почему не повязать его в момент закладки им наркотика или продажи?

В день вынесения приговора пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заверил публику, что «президент неоднократно разбирался с этой ситуацией» и что «в данном случае какое-либо иное вмешательство в действия следственных органов невозможно».


Пикет у здания ФСБ в Москве

В переводе – этот приговор есть отражение личных внутренних установок президента. Он есть отражение мира, в котором каждый пластиковый стаканчик, брошенный в полицейского — это теракт.

А если в страйкбол играют люди, которые читали Кропоткина и в школе программировали, то это вообще конец света. Другое дело всякие социально близкие, которые грабят на Донбассе. Это — никакие не боевики и не террористы, так же, как и люди, которые разделывают на куски пленного сирийца, режут, пытают, поджигают, — и даже позируют при этом на видео.

Это никакие не боевики, никакой не теракт и вообще даже не убийство.

Разве это можно сравнить с турпоходами в лес с целью «незаконным овладеванием навыками выживания в лесу и оказания первой медицинской помощи»?

Дело «Сети» — никакой не эксцесс. Не история перестаравшихся провинциальных чекистов, которые сочиняют заговоры ради звездочек и чтобы потом было сподручней кошмарить бизнес.

Это — отражение нового тренда. «Везде, Владимир Владимирович, враги, и только мы вас от них защитим». Это — отражение истовой убежденности власти, что все, кто недовольны тем, что происходит с Россией, — это не из-за чиновничьих дворцов и народной нищеты, воровского правительсва и откатов в пять концов, не из-за стремительно, позорного отставания страны во всем, — в медицине, в науке, в образовании, не из-за стремительного превращения России в Арканар.

Нет, это все заговор.

Проблема, конечно, тогда в том, что в этом заговоре участвуют уже, похоже, большинство населения России. Включая обыкновенных жильцов обыкновенного дома, в котором в лифте пранкеры повесили портрет Путина.

Je suis Сеть.

Как там у Стругацких?

«Смотрите, смотрите, друзья мои, думал Румата, медленно поворачивая голову из стороны в сторону. Это не теория. Этого никто из людей еще не видел. Смотрите, слушайте, кинографируйте…».



https://novayagazeta.ru/articles/202...nyh-perednikah

[Marcello]

vBulletin [media]

https://www.youtube.com/watch?v=RkQSfBAKZ80

[Marcello]

vBulletin [media]

https://youtu.be/3iB9AC0agIY

[Marcello]

vBulletin [media]

https://youtu.be/KgRnvcHUWLw

[Ai-Lu10]

А марсел всё о политике) даже другую тему создал но постит тоже самое. уменя есть решение проблемы пусть все несогласные невыйдут на работу,хотя по-моему так ипроисходит..вилами россию не поднять у кремля оружие есть серьёзное..и нет я не о ТВ

[Marcello]

Просто жесть... Но он прав на все 100...

vBulletin [media]

https://youtu.be/OK-zKs9Lf6k

[John1989]

... прикалываться по латыниным белковским невзоровым камикадзам и всей этой ..., это просто жесть,а ты ж вроде хороший,ты шо ...?

зачем ты перечисляешь список пациентов в палате номер шесть? Да, действительно, над больными людьми прикалываться нехорошо. Но, сука, весело!